Путешествие на остров Киферу. 10. Описание гробницы Адониса, статуи Венеры с младенцем Амуром и завершение первой книги романа

 

ПОЛИФИЛ ПОВЕСТВУЕТ, КАК ПОСЛЕ ПРИБЫТИЯ ВОИНА ОН ПОКИНУЛ ТЕАТР ВМЕСТЕ СО СВОИМИ СПУТНИКАМИ И С ИНЫМИ НИМФАМИ. ОНИ ПРИХОДЯТ К СВЯЩЕННОМУ ИСТОЧНИКУ, ГДЕ НИМФЫ РАССКАЗЫВАЮТ О ГРОБНИЦЕ АДОНИСА, И КАК БОГИНЯ ПРИХОДИТ СЮДА ЕЖЕГОДНО ДЛЯ СВЯТЫХ ОБРЯДОВ; И ЗАТЕМ, ОСТАВИВ СВОИ ПЕСНИ И ТАНЦЫ, УБЕЖДАЮТ ПОЛИЮ ПОВЕДАТЬ О ЕЕ ПРОИСХОЖДЕНИИ И О ТОМ, КАК ОНА ПОЛЮБИЛА.

После того, как преображение наше свершилось, я покинул священный источник вместе с моей благородной Полией и нашими спутниками, и вышел в те врата, что дали нам вход. Здесь ожидали остальные нимфы, с музыкой и пением, и окружили нас, торжествуя. Я ощущал, что грудь моя переполнена наслаждениями любви и связанными с ними радостями: прежние скорби мои ушли, все горестные препятствия пали, и всякий тревожащий страх побежден. Более не имел я сомнений о Полии, что стала теперь единственным Августом души моей, Сильвией моего сердца и Птолемеем моей души. Стала она Арсаком моих чувств, Мураной любви моей {54}, покровителем и чтимой императрицей всего моего существа. Я покорялся ей с радостью, смирением и преданным счастьем. Любовь моя была сильнее, искреннее и достойнее, нежели любовь благого Повелителя к его дорогой, прекрасной и божественной возлюбленной. Добившись в сей день ее драгоценной любви и согласного сердца, я был Аристеем в этом любовном бореньи.

Теперь веселая череда нимф возвратилась к прежним своим развлечениям и усладам, с небесными гармониями и ангельскими симфониями, девичьими играми и приятными состязаниями, выказывая радость от того, что мы свершили и осуществили наши желания, и танцевали окрест нас праздничным кругом. Мы пересекли священный остров по путям и дорогам, проложенным среди плодоносных садов с вечно зеленой весенней листвой, окруженных изгородями из самшита, который через каждые десять шагов чередовался то с миртом, то с можжевельником, высотою же были они в пять шагов. Вне заграды и двумя шагами выше, чем она, возвышался изящный мраморный трельяж толщиною в две пяди, который укреплен был на симметричных квадратных колоннах, хорошо расположенных и великолепных по отделке. Трельяжи имели отверстия в форме розеток и ромбов, были красивого цвета, рдяного как киноварь, и блестели. Розы с цветами и листьями всевозможных оттенков обвивали их подобно виноградным лозам.

Нимфы повели нас сквозь эти места, весело говоря Полии, что, подобно тому, как ее золотые волосы окружены цветочными гирляндами, так она должна, набравши цветов, сделать с любовью корону и мне. И несколько божественных нимф с радостным одушевлением сразу отстали вместе с моей желанной Полией и помогали ей собирать цветы. Она же, повинуясь законам любви, не медля обратила мудрые руки свои к работе и наслаждалась, сплетая пышную корону из растений с цветками различных ароматов. И из своих пышных волос, что упругими и милыми волнами ниспадали до прекрасного стана, взяла она несколько золотистых прядей, сверкающих подобно нитям чистого золота, и долго, с усердием связывала ими собранные цветы. В подобных усладах и развлечениях, раздувающих сладкое пламя, мы радостно и неустанно шли то цветущими лугами, то зелеными рощами, окруженными каналами для орошения и журчащими ручейками. Порою мы проходили под приятною сенью галерей, увитых цветущим вьюнком и с крышею из фигурной зелени. Великолепие места и нежность небес, не омраченных жарой и морозом, влекли нас своими роскошными зовами, волновали и увлекали; и так мы в радости пришли к прозрачному и священному источнику, журчащему обильными водами. Берега его не заросли мхом, папоротником, гвоздиками или кочедыжником, но были обрамлены и украшены гранью из Македонского мрамора, не отполированного, а блестящего от природы и полного жилок, и осенены водными растениями. Было на них множество стеблей с цветами чудесных и бодрящих ароматов, и свежих росистых ветвей.

Текущие из источника воды образовывали прекрасный ручей, что тек под густыми рябинами с легким и нежным рокотом. В мягкой тени этого приятного места росли бессмертные лавры, перемежавшиеся с пышными земляничными деревьями, конические кипарисы, не дающие отростков, раскидистые пальмы, тополя, смолистые и полные шишек сосны, расположенные на разных расстояниях друг от друга и выстроенные в совершенном порядке. Расположенные вокруг сего рокового источника, украшенные листвою своей и цветами, они осеняли грубую землю, покрытую ковром из нежных изящных трав. Из-под этой беседки, прямые стволы которой не имели пологих ветвей до высоты в один шаг, можно было видеть все огороженное пространство.

Священный источник был шестиугольной формы и в окружности двенадцати шагов. От его края, то есть от мраморной рамы, до внутреннего круга деревьев было четыре шага; окружность же последнего 36 шагов. Все деревья были апельсиновые, лимонные и цитроновые, и создавали удобную и тихую ограду или стену {55}, предлагая глазу великолепное зрелище. Они были густыми, с красивыми листьями и ароматными цветками, и сияли зрелостью плодов, чей цвет был от приятного красно-коричневого, скромнейшего из них, до бледно-желтого. Всякое многоветвистое дерево отделено было от соседнего единым и отмеренным промежутком. В них полно было всевозможных певчих птиц, особенно соловьев, дроздов обычных и черных, чье нежное щебетанье давало чудесный голос любовным зовам весенней поры.

Круглое пространство, свободное от деревьев, было искусно огорожено трельяжем высотою в один шаг и окружным по форме. Он хитроумно был создан из сложных извивов красноватого сандала, оплетенных и пронизанных кустами роз. Сквозь проемы его проникали столепестковая роза, роза греческая, осенняя, или корониола, с алыми цветами и никогда не опадающими листьями, с непостижным уму ароматом и с приятной для глаза листвой. Я с трепетом вошел туда через малые врата такой же работы, что и весь трельяж. Ко входу примыкала галерея, ширина которой равна была длине стороны бассейна, от угла ее до угла, и такой же высоты, оставлявшая один шаг для поперечной части и один для арки. Была она двенадцати стоп в длину, покрыта благородными розами, обильными пунцовыми цветами и восхитительным ароматом, и тянущимися по золотым шестам. Сияющий пол, или вымостка, был выложен извилистыми узорами из драгоценных камней; и от краев галереи простирались яшмовые скамьи изящной формы, с надлежащими профилями, высотою в семь пядей и шести шириною. Все огражденное место имело мозаичный пол, вокруг же все, без малейшего изъятия, было зеленым, и покрыто мелким, благоухающим диким тимьяном, постриженным так, что ни один листик не возвышался над другими. Зелень эта простиралась во всей своей приятной густоте и цельности до самой окружности источника.


И увидел я под сенью галереи достойный почитания предмет, которому мы и божественные нимфы ревностно отдали дань благоговения: был он чудесен и полон тайны, похож на гробницу пяти шагов в длину, десять двенадцатых того размера в ширину и в высоту, не считая основания и карниза, равных каждый по пяти пядей. Гробница эта, как сказали нимфы, была охотника Адониса, погибшего в месте этом от клыкастого вепря; и здесь же святая Венера являлась нагой из источника и поранила свою божественную голень о розовые кусты, когда с возмущенным ликом и скорбящей душой спешила помочь Адонису, избиваемому ревнивым Марсом. Эту краткую повесть можно было видеть вырезанной на одной из длинных сторон гробницы, вкупе с сыном ее Купидоном, после сбирающим алую кровь в устричную раковину. Нимфы прибавили, что божественная эта кровь помещена была вместе с останками в гробнице, со всеми надлежащими священными ритуалами. На той стороне гробницы, что была обращена к нашему входу, был вырезан круг внутри квадрата, и заполнен драгоценным гиацинтом, прозрачно-пунцового цвета и сверкающего пламенным блеском, когда на него падал свет, временами горящего так, что едва я мог смотреть на него. На другой из длинных сторон я вновь увидал Адониса, изображенного в виде охотника среди пастухов, и показанного среди кустов с собаками своими и мертвым боровом, и самого, убитого им. И была там Венера, горько плачущая и падающая без чувств на сочувственные руки трех нимф, одетых в тонкие ткани и плачущих вместе с богиней, и сына ее, утирающего слезы на глазах матери букетом роз. Между мужскими и женскими фигурами, в миртовой гирлянде, видел я надпись: IMPURA SUAVITAS. Также и на другой стороне было написано по-гречески: ΑΔΩΝΙΑ {56}. Все эти вещи были изображены столь прекрасной резьбой, что я был охвачен нежною жалостью.

Квадрат, противоположный тому, на который падал свет, стоял перпендикулярно над источником. К нему прикреплена была золотая змея, которая словно бы выползала из скрытой в скале пещеры. Она была свернута кольцами и достаточно велика, чтобы извергать обильный поток прозрачной воды в отдающийся эхом бассейн. Кольца ее отлил выдающийся мастер столь искусно, что они управляли напором воды, которая лилась бы, не достигая края бассейна, будучи заключена в прямую трубу.

На плоской поверхности гробницы была статуя божественной Матери, сидящей с ребенком своим, изумительно изваянная из бесценного трехцветного сардоникса. Она сидела на кресле древней формы, которое не возвышалось над жилой сарда, а само Киферейское тело было с неслыханным искусством и мастерством сделано из млечной жилы оникса. Она была почти нагой, ибо лишь пелена, созданная из красной жилы, оставлена была, дабы сокрыть секреты природы, и покрывала часть одного бедра; прочее ниспадало вниз, обвивая левую грудь, затем заворачивалось в сторону, охватывало плечи и никло до самой воды, показывая с чудесным искусством контуры божественных членов. Скульптура знаменовала материнскую любовь, изображая обнимаемого и кормимого ей Купидона; и щеки обоих, вкупе с правым сосцом, были красиво изображены красноватой жилой. О, то была прекрасная работа, поражающая взор, и лишенная только дыхания жизни! Ее кудрявые волосы разделялись на лбу и по вискам восходили к темени, где скреплены они были сложным узлом; затем свободные пряди ниспадали подобно завиткам до самого кресла. Скульптор вынул камень из локонов с величайшим искусством, посредством сверла, сохранив их нетронутыми только в просвечивающей жиле сарда, и тем превзошел кольцо злосчастного Поликрата, которое Август вложил в золотой рог и посвятил в храме Конкордии {57}. Левая нога ее была согнута и ближе к креслу, правая же простиралась до самого края. Нимфы упали на колени и, как и мы, склонились пред божественной ногой, целуя ее с величайшим почтением. Под ногой, на карнизе, было место, не заполненное резьбою, и на нем я увидел следующий дистих, написанный малыми буквами нашего начертания :

Не молоко ты сосешь, о жестокий младенец, но горькие слезы,
Матери их возвращая в любви к милому ей Адонису {58}.


После того, как эта благородная и ревностная церемония была свершена, мы покинули священную галерею. Достославные нимфы сказали нам с любезным красноречием: "Знайте, что это таинственное место, знаменитое и весьма почитаемое, и что каждую годовщину события, в день перед майскими Календами, божественная Матерь приходит сюда с возлюбленным своим сыном для святого и высокого обряда очищения, к которому мы, ее подданные, присоединяемся с величественной строгостью, послушно исполняя ее закон по собственной нашей воле. Она приходит сюда с нежными вздохами и слезами, затем велит нам сорвать все розы с перголы и трельяжей, и с обрядами рассыпать их по алебастровой гробнице с громкими стенаниями, так, чтобы они всю ее покрыли. Затем отбываем мы с таком же порядке и строе. И в день после Календ обнаженные кусты вновь расцветают тем же числом роз, что были утрачены.

Сверх того, Богиня приходит и в Иды таким же порядком, и велит убрать с гробницы груды роз, и бросить их в источник со священными восклицаниями. Затем розы уносит поток, что берет из источника свое начало.

После того, как Повелительница, оставшись одна, погружается в источник и выходит из него, свершает она еще одну память своему дорогому и возлюбленному Адонису, погибшему от Марса. С глазами, полными слез, бросается она на гробницу и обнимает ее, увлажняя плачем свои розовые щеки; и все мы присоединяемся к ее причитаниям с печальными криками, ибо в сей день божественная голень, стопу коей мы целовали, была ранена шипами этих роз. Затем, в этот же день, крышку чтимого склепа отмыкают и открывают. Во время торжественной церемонии мы радостно поем ликующую песнь, а Сын принимает и несет устричную раковину со священною кровью; а она, словно жрица, великолепная в спокойной своей красоте, вновь несет букет роз в неувядающем их цветении.

Едва лишь божественную жидкость выносят, как все белые розы окрашиваются алым цветом. Затем мы торжественно, трижды обходим вкруг источника, и Богиня, плачущая теперь одна, вытирает влажные глаза свои букетом роз. После третьего обхода священные предметы возвращают на прежнее место, а весь достославный сей день посвящен лишь удовольствиям, танцам, игре и пению. И в это время легко получить ее милость".

С той стороны гробницы, что выходила к источнику, было пять малых ступеней, ведущих вниз, от каменного края к плоскому дну, кое было не из песка или гальки, но выложено драгоценной мозаикой узорной работы. Устье потока выводило воду под землею за пределы трельяжей. После того, как любезные нимфы красноречиво поведали нам о столь памятных и удивительных тайнах, они вновь предались музыке. Пели они, с величайшей приятностью и радостью, стихотворное переложение тех историй, о которых нам рассказали, и событий, что произошли, и долгое время танцевали они в вокруг источника; затем они, подогнув колени, уселись на гостеприимной земле, покрытой чудесной зеленью. Я же ощутил себя удивительно свободным и избавленным от всякого ограничения, накладываемого почтительностью, и, вдыхая непривычное благоухание, исходившее от моей великолепной Полии, а пахла она не только собственным чистым и ясным ароматом, но приобрела также и запах росного ладана, напоявшего ее изящные одежды, я влюбленно и невоздержанно припал к ее груди. Я пылко целовал ее млечно-белые руки и белоснежную грудь, сиявшую подобно слоновой кости; затем наши поцелуи стали взаимными, ибо видно было по взору ее, что она не равнодушна, но равно охвачена чувственным порывом любви. По этой причине музыканты прилегли сами и положили свои мелодичные инструменты на красивую траву, а певицы задержали медовые голоса свои в прекрасной груди, и замолчали.

В этом блаженном и роскошном покое нимфы немного посовещались друг с другом, а затем проявили большой интерес к нашему положению и состоянию. Одна из них, именем Полиормена, была особенно увлечена и ласково сказала: "О Полия, ты наша сопутница, и, вместе с нами, служительница нашей чтимой Матери. Красота лица твоего, видные и необычно изящные формы, чрезвычайная мудрость и доблесть, примечательная и предупредительная твоя вежливость, и твоя исключительная и несравненная красота, все это легко объясняет наше желание узнать историю счастливой твоей любви и твое благородное и возвышенное происхождение, которое несомненно должно корениться в знаменитом, выдающемся и славном роду. Мы заметили твою честность, понимание, немалые твои книжные знания; твои выдающиеся достоинства и чрезвычайное изящество девического твоего поведения; твою редкую и необыкновенно красивую фигуру и очарование, которое является твоим лучшим украшением и достойно высшей похвалы. Твоя поразительная внешность и небесные черты столь прекрасны и гениальны {59}, что, кажется, не полностью принадлежат земле, но дают ясный знак своей божественности. Мы были бы безмерно счастливы узнать историю тяжких скорбей, испытанных верными и искренними влюбленными; о неправедном презрении, связанном с неудачным и неравным положением; об их порой притворной глухоте к молитвенным просьбам; о том, как они бывают слепы к скорбям и томлению сердца другого, и живут утешительными грезами, составленными из сладких вымыслов фантазии о том, чего бы они хотели и желали, тщетно услаждая себя нежными вздохами и притворными утешениями и радостями. И хотя мы расположены сейчас к похвальной праздности, ты не потревожишь приятного нашего спокойствия" {60}.


Любезная нимфа закончила свою убеждающую и льстивую речь при одобрении спутниц, и длинноволосая моя Полия сразу согласилась. Она встала во всей своей торжественной и влекущей красоте, с розовыми щеками и алым ртом, залившимися искренним и скромным румянцем, готовая и желающая исполнить достойную просьбу всеми средствами, доступными ее добродетельной натуре. Но вначале не могла она скрыть некоего затруднения и легкого своего вздоха. Это нежный вздох проник в самое мое существо и, конечно, в сердце, и отозвался в нем гармонией, какая бывает, когда две трубы заиграют в одном тоне. Но, решительно взглянув на каждого из нас живыми и сияющими своими глазами которые (увы мне!) раздробили бы и алмаз на тысячу частей, она вежливо приветствовала каждого из собравшихся нежным и ласковым голосом и с изящными жестами, а затем вернулась к удобному своему месту на покрытой тимьяном земле. Сидя здесь, она на мгновение помедлила, приняла красивую позу и, ясным и звучным голосом, одарила нас следующим рассказом.


КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ ЛЮБОВНОГО БОРЕНИЯ ПОЛИФИЛА

Искусствознание 2/05. С. 462-472

© Б.М. Соколов. Перевод, комментарии. 2005 г.

---------------------------------------------------------

54 Перечисление древних властителей взято из комментария Сервия к "Энеиде" (Ariani-Gabriele. P. 1083).

55 Concluso overo claustro; вероятно, аллюзия на знаменитые слова "вертоград заключенный, источник запечатанный" (hortus conclusus, fons signatus) из Песни Песней, 4, 12.

56 Второе святилище острова Киферы напоминает о любовных скорбях и ревности. Изображенная на гробнице история Адониса, его кровь, собранная в Венерину раковину и превратившаяся в некий языческий Грааль, надпись "Impura suavitas" ("Нечистая сладость") и название места "Адония" ("посвященное Адонису") складываются в образ жертвенного культа, который напоминает и о ранее виденном Полиандрии (буквально "Многомужный"; храм, посвященный памяти погибших от любви), и о культе Исиды и Осириса, и о христианской мистике. Воду этого источника извергает фигура свернувшейся змеи, а статуя "кормящей Венеры", ногу которой целуют герои, сопровождена эпиграммой с жалобой на неблагодарность Купидона. "Страстной" характер имеет и садовое окружение источника — красные стволы, плоды горькой рябины, пурпурные розы, которыми засыпают гробницу Адониса.

57 Три цвета сардоникса — черный, красный и млечно-белый — соответствуют трем цветовым стихиям острова Киферы (земля/скорбь, огонь/страсть, воздух/душа). Ср.: Ariani-Gabriele. P. 1088.

58 Non lac, saeve puer lachrymas sed sugis amaras, // Reddendas matri carique Adonis amore.

59 "Гениальной" (geniale) нимфа называет красоту Полии потому, что та выполняет роль гения-хранителя героя.

60 Полиормена (Уважительная) своей длинной просьбой отвлекает героев от неумеренных любовных излияний — задача, которую до Венериного посвящения выполняла сама Полия — и связывает настроение святилища с историей человеческих страстей и любовных переживаний. Рассказ Полии о любви к ней Полифила, об их жизни в городе Тревизо, об эпидемии, из-за которой Полия дала обет безбрачия в храме Дианы, и о воссоединении влюбленных составляет вторую, "земную" часть романа.

 

 

 
© Б.М. Соколов - концепция; авторы - тексты и фото, 2008-2024. Все права защищены.
При использовании материалов активная ссылка на www.gardenhistory.ru обязательна.