Александра Веселова. Язык и стиль садовых трактатов конца XVIII – начала XIX века {1}

Садоводство во все времена осознавалось как искусство, во-первых, синтетическое, а во-вторых, нуждающееся в репрезентации с помощью других видов искусства. Любой сад включает в себя скульптурные и архитектурные, часто живописные, а иногда также литературные и музыкальные элементы. В то же время, сад всегда тяготеет к фиксации в тексте и изображении, отчасти в силу своей изменчивости и природной неустойчивости, обусловленной сменой сезонов, ростом деревьев и т.д., отчасти из-за жесткой территориальной привязанности (сад, в отличие, например, от книги или картины, нельзя переместить для показа). Садоводство как искусство – это не только сами сады, но и садоводческие трактаты, представляющие собой особый жанр, сочетание словесного и визуального начал. Об этом писал автор одного из первых русских «садовников» В.А. Левшин: «Хотя бы в теориях садового искусства те правила предложены были вразумительнейшим образом, и сколько бы описания о расположении садов тщательно сочинены ни были, то одни слова не могут доставить такого понятия как рисунки, изображения видов, способом коих мгновенно можно получить яснейшие о вещах понятия, нежели через самые основательные описания» {2}. Синтез двух типов описания отвечает особому характеру изображаемого произведения (сада). Он обладает пространственной протяженностью, которая не полностью отражается рисунком и может быть охарактеризована только словесно, и, вместе с тем, должен производить впечатление на человека именно «видами», которые удобнее демонстрировать наглядно, в иллюстрациях. К тому же, в ходе словесного описания сада, акцент невольно смещается на процесс его восприятия посетителем, а сам текст «садовника» превращается едва ли не в психологическое эссе: «Читатель в сем описании провождается как прогуливающийся по самому саду, и притом изображаются ощущения, кои /270/ при созерцании прекрасных местоположений и прелестных частей сада могут проникать душу чувствительного человека» {3}. При этом описания обоих типов стремятся стать самостоятельными произведениями, смыкаясь с пейзажем в живописи и пейзажным описанием в литературе. Впрочем, тенденция к превращению трактата о канонах, будь то «поэтика» в литературе или «правила для начинающего живописца», в самодостаточное произведение характерно для исследуемого периода в целом, независимо от вида искусства. Яркий пример «садовника», ставшего скорее достоянием литературы – поэма Ж. Делиля «Сады», до известной степени сохраняющая жанровые черты традиционного садового трактата. Показательно, что исследователи поэмы отмечают и обратное влияние, воздействие поэтики сада на текст поэмы: «Для поэмы Жака Делиля „Сады“ характерна многоуровневая взаимосвязь сада и поэзии: автор обращается к садовой теме, создает поэтическое произведение о садово-парковом искусстве и использует при этом свойственные пейзажному саду выразительные средства для достижения воздействия поэмы» {4}. Таким образом, сад и трактат об искусстве его создания связаны сложной системой взаимопроникновений и взаимовлияний. Логично было бы предположить, что вечная изменчивость сада должна деструктивно влиять на жанр «садовника». Однако, несмотря на кажущуюся жанровую неустойчивость, тексты садовых трактатов достаточно каноничны, что в первую очередь обусловлено их назначением. Текст «садовника» носит одновременно и описательный, и рекомендательный характер. Причем в описаниях воспроизводятся как уже существующие известные сады, так и некий идеальный сад, который читатель сможет создать, если будет следовать приводимым рекомендациям. Текст садового трактата отличается известной степенью фикциональности, сближающей его с художественной литературой (воспроизведение воображаемой, но достоверной реальности). Вместе с тем, он должен содержать практические, и даже сугубо технические рекомендации по разведению сада, что, в свою очередь, объединяет его с научной или научно-популярной литературой. Это порождает резкие стилистические контрасты, обусловленные соседством специальной научной терминологии (сельскохозяйственной и ботанической), которая неизбежно осознается как сниженная, бытовая, и «художественного» описания {5}.

Все перечисленные выше особенности садового трактата способствовали возникновению спора о том, является садоводство искусством или ремеслом, и если это все же искусство, то каково его положение в ряду других искусств, первичен или вторичен сад по отношению к его описанию или изображению. На этот вопрос вряд ли можно ответить /271/ однозначно, и предлагаемые на него ответы во многом зависят от того, насколько сад, в тот или иной период его существования, воспринимается как природное явление или порождение человеческого гения. Сад может рассматриваться как произведение искусства, но второго ряда, следующее «за» живописью (или литературой): «Прельщают нас только те очаровательные луга, каковые изобразили Клод и Пуссен, только подобные сады привлекают нас к наслаждению, в которых находим мы природу, украшенную искусством» {6}. С другой стороны, сад может восприниматься как лишь слегка подправленная человеком часть природы, которой, в свою очередь, подражает искусство. В этом случае садоводство оказывается первым из искусств и сравнение с садом – лучшая похвала для любого произведения. Так, например, рецензент сравнивает поэму М.М. Хераскова «Россиада» с цветущим садом: «Прочитавши "Россияду" воображаем, что мы прогуливались в прекрасном саду, где природа и искусство истощили дары свои, где различные деревья и цветы, одни других приятнее, пленяли наши взоры, услаждали обоняние. Мы не знали, на чем остановится, чему отдать предпочтение: все на своем месте, все цветет и благоухает! Выходя оттуда обещаемся снова насладиться таким удовольствием» {7}. Наконец, сама постановка вопроса о первичности и вторичности подводит к вопросу о легитимности садоводства в ряду других видов искусства. Если оно вторично, то искусство ли это? В эпохи, когда основным эстетическим критерием признавалась сама природа (например, в XVIII в.), садоводство чаще всего ставилось выше остальных искусств: «Сие искусство может однако ж учиниться из самых важных; оно в сравнении с поэзией и живописью так, как вещественность с описанием и подлинник со списком» {8}, потому что «стихотворцы, живописцы, музыканты и актеры весьма склонны подражать друг другу. Во всех подражательных искусствах нет однако ж иного образца к подражанию, как одна природа» {9}. Садоводство ближе других видов искусства к природе, так как использует те же материалы, «коими она /натура – А.В./ свои ландшафты малюет» {10}. Но и здесь возникает вопрос о том, насколько весомо должно быть вмешательство человека, чтобы какой-либо ландшафт признать произведением искусства. Если вклад садовода не считать значительным, то в рамках этой концепции садоводство может ставиться не ниже, а выше искусства (как выше него сама природа), но тем самым опять оказаться за пределами того, что принято называть искусством. К началу XIX в. намечается тенденция к примирению двух точек зрения и возникает идея «сотворчества» человека и природы в процессе созидания сада. Так характеризует садоводство А. Галич: «Соединение как мозаики, так и живописной ткани есть прекрасное расположение садов — а) не то, /272/ которое известный участок земли симметрически усаживает полезными и приятными растениями всякого рода (голландский или французский сад) и не то — b) которое возделывает обширную страну, данную в дикой природе, со всевозможным разнообразием видов и местоположений (китайский сад или английский парк), ибо садовник-артист — с) многие произведений неорганического растительного и животного царства искусственно утраивает и располагает в пространстве не по чертежу правильного огорода или полезного гульбища, а по идее живого ландшафта, составленного из действительных масс, так и совместное их бытие, рассматриваемое чувствами спокойного зрителя с известной точки, и последование одних за другими, объемлемое воображением сего последнего в прогулке вдруг и постепенно раскрывают в группах и оттенках цветов, в перспективе и пр. целость панорамы с определенным каким-либо характером и возбуждают тем в душе чувствования страшного, либо милого, мечтательного чувствования, которое, сменяясь беспрестанно, могут даже наконец — в равновесии — производить все очарования изящного, являющегося в пространстве» {11}. Показательно, что примиряющая позиция сформулирована не в специальном садоводческом трактате, а в общетеоретическом искусствоведческом труде. Это свидетельствует о постепенном признании садоводства. Тем не менее, большинство «садовников» XVIII – начала XIX вв. считают необходимым бороться за это признание. Более того, даже поверхностный анализ лексики «садовников» позволяет предположить, что право садоводства называться искусством утверждалось не только прямо, но и опосредованно.

Проблема языка описания того или иного вида искусства (и ýже – терминологии) исследована крайне мало, хотя представляет несомненный интерес. Если говорить о терминах описания искусства, то в основном они являются общераспространенными (например такие, как «композиция») и тяготеют к расширению узуса. Тем не менее, очевидны некоторые приоритеты: так, например, слово «рисунок» принадлежит прежде всего живописи, а «чертеж» - архитектуре. Садоводческий дискурс не только апеллирует к другими видам искусства напрямую, но и заимствует у них терминологию, тем самым отстаивая свое место среди них. Эту особенность «садовников» удобно проследить на материале русских садовых трактатов XVIII – начала XIX вв. Своеобразие ситуации в России заключается в том, что на русском языке первые садоводческие трактаты появляются в последней трети XVIII в., когда в Европе уже произошла «садовая революция» и регулярный парк уступил место ландшафтному а природа была признана единым критерием красоты. В данной статье в равной степени учитываются как оригинальные русские работы по /273/ садоводству, которых было немного, так и компилятивные и переводные, потому что для исследования важен прежде всего языковой материал. В целом язык русских садовых трактатов конца XVIII в. следует признать весьма разработанным, хотя переводчики нередко жаловались на то, что «… у нас даже не введены многие для его /садового трактата – А.В./ содержания нужные свои слова» {12}. Этому во многом способствовало развитие русской сентиментальной прозы, в том числе природоописательной. Тем более привлекает внимание последовательное обращение к лексике живописи, архитектуры или театра {13}. Наиболее частотными являются заимствования из живописного лексикона. В некоторых случаях садоводство даже рассматривается как часть живописи: «Рисунок есть обширная область. Садовничество составляет одну из его частей, которая столь переменный имеет вид, что оную в разные времена с трудом узнать можно» {14}. Садовник нередко именуется «ландшафтным живописцем» {15} или художником в узком значении этого слова. Так У. Чэмберс называет «китайскими художниками» устроителей китайских садов {16}. Если же садовод действительно является живописцем, то это неизменно подчеркивается, как например в «Путеводителе по саду и городу Павловску…» П. Шторха применительно к Гонзаго: «Как искусный живописец, умел он вполне производить эффект и пользоваться средствами обольщать и очаровывать взоры» {17}. Сад, в свою очередь, уподобляется картине, создаваемой с помощью растений, которые сравниваются с холстом и красками. В качестве примера можно привести упоминаемые в «садовнике» Левшина «приятные картины» {18} и «цветочную живопись» {19}, или «картинные виды» {20} и «рисовку листом древес» {21} в статьях и переводах А.Т. Болотова. Такого рода уподобления технических средств живописи и садоводства встречаются и в более поздних текстах, например, в книге А. Лефевра, где почва названа канвой, а вода и зелень - красками {22}. В этом контексте также часто употребляется глагол «рисовать» и другие глаголы, называющие живописные приемы, как, например, в трактате Дж. Мейсона: «Есть искусство в учреждении садов которое мало разумеют и которое может быть трудно исполнять. Оно похоже на то, что называется в живописи оттенивать» {23}. Рассуждения о «рисовании» сада – общее место «садовников». Нашла свое отражение эта тема и в русском переводе поэмы Делиля «Сады»:

Сад есть обширная и сельская картина:
Рисуй! Полянка, холм, ручей, гора, долина,
Оттенки муравы, деревьев и листов,
Отливы, яркой блеск и пестрота цветов,
Часы и времена, пременная погода, /274/
И дневный малый круг, и круг великий года:
Вот краски, полотно, вот кисть, соображай:
Твоя Природа! Сам рисуй и поправляй. {24}

Возможно на формирование этого образа повлиял разработанный Хэмфри Рептоном «слайдовый» способ планирования ландшафтных садов, при котором пейзаж, нанесенный на стекло, проецировался на конкретную местность. Не случайно также одним из основных принципов организации ландшафтного парка становится принцип живописности (питореск): «Питореск называются все те предметы, которые картину составить и большее действие произвесть могут» {25}. Живописность понимается и как способность сада стать материалом для живописи: «Лучший оселок, говорит Вателет, живописных сцен в садах, когда они в живописцах могут производить чувствование» {26}. В любом случае, уподобление садоводства живописи и наоборот всегда носит положительно оценочный характер в текстах «садовников». Столь же позитивно характеризуют сад и сравнение с произведениями литературы, потому что, как уже было сказано, «садовник» сочетает в себе литературные и живописные элементы. Например Болотов называет сад местом, в котором «колера составляют власно как некоторый род глагола, которым неодушевленные предметы естества к зрению нашему вещают» {27}, и поэтому сопоставляет его с произведением ораторского искусства. Наряду с принципом живописности, поощряется поэтичность: «… ландшафт, представление пиитическое, есть местоположение выбранное, или сотворенное вкусом и чувствованием» {28}. Если же говорить о лексических заимствованиях, то термином языка описания литературы можно признать слово «сцена», которое, так же как и слово «картина», очень часто используется при характеристике садов: «Если там представляются одни приятные сельские картины, здесь видим мы только сцены типические, преносящие нас во времена древние. Тамо все действовало на наши чувства, а здесь соединяется все занять наше мечтание» {29}. Слово «сцена» относится и к языку театра, но в данных примерах оно имеет значение, которое является общим для театра и литературы, - предполагает некоторое действие, хотя иногда и воображаемое, но с возможным участием самого посетителя парка, и противопоставляется статичной картине (виду). К строго театральной терминологии относится термин «кулисы» {30}, также употребляемый в «садовниках» для обозначения посадок, скрывающих нечто неприглядное или, наоборот, загадочно-привлекательное. Правильно устроенные «сцены» украшают сад и являются его несомненным достоинством. Напротив, неуместными и портящими сад признаются архитектурные элементы и приемы. Само слово «архитектурный» /275/ или его контекстуальный синоним «симметричный» - нелестный эпитет в «садовниках» XVIII – начала XIX вв. К архитектурным приемам можно прибегать только в крайнем случае, какой, например, приведен в проекте сада Безбородко Н.А. Львова: «Сей сад, расположенный будучи в середине города большого, должен не токмо отвечать величиною оного, но и служить еще богатою рамою великолепному дому, составляющему картину оной, и потому не может быть иначе как архитектурный и симметричный» {31}.

В основном же выражения «зеленая архитектура», «садовый архитектор», слова «чертеж», «план», «симметрия» используются в критических пассажах, в сочетаниях с отрицательно оценочными прилагательными, такими, как, например, «скучная» {32}. Отчасти можно говорить о том, что архитектура сама по себе занимает в исследуемый период нижнюю ступень в иерархии искусств, что возможно связано с ее бытовым предназначением, сугубой функциональностью: «Словесность, поэзия, живопись гордилися многообразием богатств своих; садоводство к ним присоединилося; все другие искусства и науки украшалися, возвышалися ими и составили между собою некое дружеское сословие; одно зодчество не смело выйти из предписанного ему веками круга, и не дерзая заимствовать от них для себя украшений, пребывало в одном состоянии и всегда от других искусств отделенное» {33}. Поэтому она неприемлема как метод для садоводства: «Если всем частям сада сообщить упругие геометрические формы, деревья садить не инако, как рядами и звеньями, и радостные рощицы превратить в ужасающие ограды, когда все подвергнуть правилам архитектоническим, враждебным ножницам дать волю, свободному росту древес поставлять пределы и сообщать оным вид столпов, аркадов или дуг, обелисков и шаров: ощутительно то ныне, коликое составляет противоречие употреблять архитектуру для садов» {34}. Во-первых, архитектура противоречит принципу протяженности, столь важному для сада: «Архитектор хочет вдруг утешить зрение, и одним разом дать ему обнять все гармоническое расположение своей работы, а устроитель сада хочет мало помалу дела свои ему показывать и утешать его долее» {35}. Во-вторых, архитектурная логика препятствует воссозданию живописных видов: «… всякое принужденное расположение может только производить действо геометрического плана, какое бывает от подноса или резного листа, а никогда не может произвесть живописного действа картины…» {36}. Авторы садовых трактатов иногда даже склонны излишне смело утверждать, что «… ничему плана наперед делать почти не можно» {37}. Таким образом, архитектурные приемы препятствуют реализации принципов живописности и поэтичности, то есть созданию сада, который «… соединяет все лучшие действа картинной перспективы и все прелести пиитического представления, без суровости и дикости…» {38}. /276/

Нетрудно заметить, что противопоставление «живопись и литература / архитектура» аналогично оппозиции ландшафтного и регулярного парка; оно также становится элементом стилистической полемики, обострившейся в эпоху «садовой революции». Апелляция к тому или иному виду искусства позволяет оценить уже существующие сады в рамках сложившейся системы ценностей и дать советы будущему устроителю сада, которому: «… не по примеру ни архитектора, ни садовника, но как пиите и живописцу должно составлять ландшафты, дабы привлекать вдруг взоры и разум» {39}. Чтобы создать истинное произведение искусства садовнику нужно не знание точных наук, а умение почувствовать себя художником или поэтом, то есть вдохновение: «Для располагающего сего рода сады не столько нужно знание геометрии, сколько то искусство увеселяться натурою, которое толь немногие знают» {40}.

Итак, можно сделать вывод, что уподобление садоводства другим видам искусства с помощью лексических заимствований – особый способ его самоутверждения, который может также использоваться и в полемике о преимуществах регулярного или пейзажного сада. Кроме того, при выстраивании иерархии искусств в каждый исторический период, это уподобление подчиняется существующей системе ценностей. В рамках актуальной иерархии и происходит эстетическое признание того или иного «сомнительного» вида искусства - в данном случае, садоводства.

--------------------------------------------------
1. Исследование выполнено при поддержке программы «Межрегиональные исследования в общественных науках» (грант КИ-193-3-03).
2. Садоводство полное, собранное с опытов и из лучших писателей о сем предмете с приложением рисунков Васильем Левшиным … Ч. I. М., 1805. С. 370.
3. Там же.
4. Ананьева А.В. Сад в поэзии и поэзия в саду: поэма Жака Делиля «Сады» и «Письма о саде в Павловске» А.К. Шторха // Эстетика versus литература: Франция – Россия – Германия. / Под. ред. Екатерины Дмитриевой, Мишеля Еспанья. М., 2005. C. 70-94.
5. Соседство «высокого» и «низкого» отражено и в самом понятии «садоводства», включающем в себя как концептуальное планирование сада, так и практическую деятельность по реализации задуманного.
6. Садоводство полное… Ч. I. С. 374.
7. Победоносцев Н. Заслуги Хераскова в отечественной словесности // Труды Общества любителей российской словесности. Ч. 1. М., 1812. С. 138.
8. О составлении ландшафтов или о средствах украшать природу округ жилищ, соединяя приятное с полезным. Сочинение Р.Л. Жирардена, владельца и строителя Эрменонвиля. Перевел Александр Палицын. СПб., 1804. С.X.
9. Там же. С. 63.
10. Общие примечания о новости и о неожидаемом в натуральных и садовых предметах и правила, к тому относящиеся // Экономический магазин. Ч. XXVII. 1786. С. 4. /277/
11. Опыт науки изящного, начертанный А. Галичем. СПб., 1818. С. 118-119.
12. О составлении ландшафтов … С. 3. Прим. перев. С. 3
13. Сопоставление переводов с оригиналами требует отдельного исследования, но в большинстве известных нам случаев в оригинале также имеет место привлечение термина, осознаваемого как принадлежность другого вида искусства.
14. [Мейсон Дж.] Опыт о расположении садов. Перевод с аглинского языка. СПб., б.г. С. 3.
15. Некоторые замечания о садах в Англии. Продолжение 11 // Экономический магазин. Ч. XXV. 1786. С. 260; Некоторыя примечания господина Гиршфельда о руинах или развалинах // Там же. Ч. XXIX. 1787. С. 197; Общия примечания господина Гиршфельда о статуях // Там же. С. 302.
16. О китайских садах. Перевод из книги сочиненной господином Чамберсом содержащей в себе описание китайских строений, домашних их уборов, одеяний, махин и инструментов. СПб., 1771. С. 7.
17. Путеводитель по саду и городу Павловску, составленный П. Шторхом с двенадцатью видами, рисованными с натуры В.А. Жуковским и планом. СПб., 1843. С. 11.
18. Садоводство полное… Ч. I. С. 371
19. Там же. С. 419
20. Некоторыя практическия замечания о садовых зданиях // Экономический магазин. Ч. XXIX. 1787. С. 34.
21. Еще некоторые замечания, относящиеся до лесов вообще, и до рисовки листом древес в особливости. Из Гиршфельда // Там же. Ч. XXVII. 1786. С. 225.
22. Лефевр А. Парки и сады. СПб., 1871. С. 166.
23. [Мейсон Дж.] Опыт о расположении садов. С. 35.
24. Делиль Ж. Сады. Л., 1987. С. 97. Поэма цитируется в наиболее хронологически близком оригиналу переводе А.Ф. Воейкова.
25. [Мейсон Дж.] Опыт о расположении садов. С. 5.
26. Садоводство полное… Ч. I. С. 396.
27. Некоторые рассуждения о происхождении старинного и нового в садах вкуса // Экономический магазин. Ч. XXVI. 1786. С. 73.
28. О составлении ландшафтов … С. 49.
29. Садоводство полное… Ч.I. С. 407 (речь идет о сопоставлении живописных растительных видов и руин). См. также: Дальнейшие примечания о новых садах вообще и о разделении оных // Экономический магазин. Ч. XXVI. 1786. С. 341.
30. См., напр. О составлении ландшафтов … С. 13.
31. Львов Н.А. Каким образом должно было бы расположить сад князя Безбородки в Москве // Гримм Г.Г. Проект парка Безбородко в Москве // Сообщения Института истории искусств. Вып. 4-5. М., 1954. С. 110.
32. О составлении ландшафтов… С. VIII.
33. Станевич Е.И. К Александру Александровичу Палицыну // Станевич Е.И. Собрание сочинений в стихах и прозе. Кн. 1. СПб., 1805. С. 32.
34. Садоводство полное… Ч. I. С. 368.
35. Некоторые общие замечания о старом и новом в садах вкусе // Экономический магазин. Ч. XXVI. 1786. С. 99.
36. О составлении ландшафтов… С. 1-2.
37. Некоторые практические замечания о садах новейшего вкуса // Экономический магазин. Ч. XX. 1784. С. 21.
38. О составлении ландшафтов… С. 97.
39. Там же. С. 7.
40. Некоторые практические замечания о садах новейшего вкуса // Экономический магазин. Ч. XX. 1784. С. 21. /278/

Пространство и время воображаемой архитектуры/ Синтез искусств и рождение стиля. Царицынский научный вестник. № 7-8. Ред. Б.М. Соколов. М., 2005. С. 270-278.
© А.Ю. Веселова. 2005 г.