Андрей Ухналев. На границе Летнего сада. Регулярный сад в городском окружении

Исследование пограничных явлений – резерв искусствоведческой науки. Пограничные процессы в эволюции стилей, особенности взаимодействия художественного предмета и контекста в синтетическом архитектурном ансамбле и прочие подобные явления нечасто подвергаются глубокому анализу. Садово-парковое искусство также дает основания для постановки «пограничных» тем. Например, к ним относится характер взаимодействия скульптуры и ландшафта, архитектуры и ландшафта и, в широком аспекте, взаимодействие искусства и Природы, поскольку сад можно рассматривать как пограничье между Натурой и художеством.

Эстетические закономерности существования границы сада как таковой – вопрос более конкретного свойства, но и его можно рассматривать в различных ракурсах, например, в отношении факторов, определяющих характер перехода от культурного садового ландшафта к стихийно складывающемуся окружению. Разные эпохи демонстрируют несхожие способы этого перехода. Причем, их различие определяется не столько стилем в формальном его понимании, сколько идейными соображениями и эстетическими воззрениями.

В первые годы XVIII века необходимость разбивки сада в городской черте Петербурга поставила перед архитекторами необычную и новую для России задачу. Усадебные сады старой Москвы влияли на градостроительную ситуацию иначе. Стихийно-живописные в своей природной ипостаси, они органично вливались в архитектурную ткань старого русского города, такую же по-средневековому стихийную и живописную. В Петербурге соединение сада с городской застройкой не могло быть основано на принципе общности, вернее, на принципе той же живописной общности, что и в Москве. Природное естество сада чуждо правильному устроению целиком искусственной структуры, каковой является город европейского классицизма.

Классицистический принцип априорного единства и целостности предполагал, что Летний сад должен был стать частью города. И в визуальном, и в структурном отношении городская ткань не могла прерываться на границе застройки, должна была сохранять целостность. Разумеется, художественное единство сада и города в значительной мере обеспечивалось регулярным характером сада. Лежащее в основе принципов регулярного паркостроения отношение к саду как к объекту, в котором архитектурная составляющая двуединого организма главенствует над природной, делало сад до некоторой степени аналогом «правильного» города.

И все-таки природность сада, пусть и воспринимаемая не чувственно, через «стихийные» качества художественной фактуры сада (которые в регулярном саду редуцированы формовкой, подстрижкой и т. п.), а постигаемая рассудочно, – неизбежно отделяет его от города. Кроме того, в первом саду Петербурга мы видим сознательное подчеркивание границы. Речь идет о водных протоках: Фонтанке, Мойке, Лебяжьем канале, то есть, налицо объективная обособленность сада и субъективная потребность в его обособлении.

Образно говоря, город представляет собой единую структуру, подобную ткани, но вертоград на этом полотне выглядит прямоугольником иного цвета. Чтобы ткань не утратила своих художественных качеств, требовалось этот прямоугольник обрамить неким бордюром, красивой рамой.

В XVIII веке граница Летнего сада оформлялась по-разному, характер ее обустройства менялся, и эта эволюция отразила дрейф эстетических воззрений. С петровской эпохи определилось отношение к северной границе сада как к значимому элементу городской панорамы – части невского фасада Петербурга. Оформление северной границы сада осуществлялось с помощью приемов, характерных для архитектуры зданий. Фасадная линия была выровнена посредством устройства набережной. Набережная здесь подобна цоколю здания. Фланкируются углы композиции – с востока это петровский Летний дворец, с запада ему сначала отвечают служебные постройки, а затем Второй Летний дворец. На оси «фасада» и в центральной его части на равном удалении от оси расставляются архитектурные акценты в виде нарядно оформленных невских галерей.

Последующее развитие невского фасада также шло по пути усиления его репрезентативности. Последовательно появлявшиеся в первой половине века постройки получали все более пышный характер: сначала была возведена «Зала для славных торжествований», затем ее сменил Летний дворец Анны Иоанновны. Оба здания строились на искусственном основании – на насыпной территории. При этом старые петровские галереи сохранялись. Зала и дворец перекрыли галереи со стороны Невы, но старые постройки не утратили значения, так как по-прежнему завершали собой виды вдоль аллей сада.

История застройки приневской части сада свидетельствует об изменении отношения современников к вилам в разных направлениях. В раннюю эпоху одинаково важными были виды как на сад с Невы, так и из сада на Неву. Действительно, средняя невская «галерея на столбах» представляла собой раму, через которую в конце перспективы аллеи открывался прекрасный вид на воды реки и отдаленный берег. В ходе празднеств здесь же вставали на якорь военные суда, вид которых эффектно дополнял панораму.

«Зала для славных торжествований», вынесенная на площадку перед галереями, закрыла вид на Неву. Она не уничтожила его, но разорвала пространственно-видовую связь сада с городским ландшафтом. Когда галереи исчезли, точно неизвестно, но это произошло, по-видимому, в царствование императрицы Екатерины II до начала строительства гранитной набережной Невы. Во второй половине XVIII века вид из сада утратил свое прежнее значение.

Решение о строительстве невской ограды мотивировалось необходимостью украсить вновь возведенную набережную, облагородить недостаточно представительный, как казалось современникам, вид со стороны Невы. В указе 1770 года о постройке ограды не сказано ни слова об оборотной стороне дела – о том, что ограда украсит не только городскую панораму, но и садовый ландшафт.

Сад, конечно, утратил тогда свое прежнюю важную роль в придворном быте и уже не рассматривался в качестве места, заслуживающего таких же забот по его украшению, каких удостаивался тогда царскосельский парк. Но все же это было время до наводнения 1777 года, когда еще существовало большинство построек петровско-елизаветинского времени, действовали фонтаны. Невнимание к роли невской ограды в формировании садовых перспектив говорит о том, что эти перспективы не были столь же важны для современников, как виды с Невы.

Но было бы ошибкой утверждать, что вид из сада совершенно игнорировался архитектором ограды. Изначально расположение трех ворот было определено в створе трех меридиональных аллей. Очевидно, что изящные ажурные ворота должны были стать (и стали) украшением садовых перспектив.

История проектирования ограды дает возможность проследить за усилиями архитектора, боровшегося с асимметрией сетки аллей, доставшейся ему в наследство от первоначальных времен. Дело в том, что боковые дорожки находятся на разных расстояниях от центральной. Поэтому, когда на первом этапе проектирования предполагалось отделить боковые ворота от средних пятью звеньями решетки, восточные ворота оказывались против боковой аллеи, впоследствии названной Косой. При этом другие ворота не попадали на ось западной аллеи. Через некоторое время было решено увеличить разрыв между центральными и боковыми воротами до шести звеньев. Теперь на перспективе Школьной аллеи, той, что к западу от Центральной, оказывались западные ворота. Восточные же смещались с оси Косой аллеи. Вероятно, эта перемена замысла была обусловлена большей значимостью для сада западной аллеи. Возможно, уже тогда архитектор почувствовал живописный потенциал сквозного вида через сад вдоль этой дорожки, реализовавшийся лишь несколько десятилетий спустя. Действительно, с 1740 годов перспективу аллеи украсил нарядный фасад новопостроенного Летнего дворца Елизаветы Петровны. Но вполне раскрывался этот вид только с середины протяжной аллеи, так как в северной ее части в то время еще находилась трельяжная галерея.

Впрочем, в маневрах по перестановке ворот на проекте ограды в той же мере усматривается последовательно осуществляемая метода архитектора-классициста. Он стремится к ясности и симметрии не только ограды как таковой, но также к рациональной красоте планировки всего сада. На плане сада, который удовлетворил бы архитектора, не могло быть места такой несуразности как аллея, упирающаяся в ограду или в столб, если рядом располагаются ворота. В Летнем саду полное совмещение плана ограды с сеткой аллей невозможно, но налицо поиски архитектором элегантного и рационального выхода из ситуации.

О первенстве «фасадного» образа мышления при проектировании ограды свидетельствует также то, что на раннем этапе она планировалась более короткой (на 14 столбах) и строго симметричной относительно средних ворот. Такой оградой перекрывалось менее половины протяженности северной границы сада. Здесь очевидно, что архитектор представлял будущее сооружение в таком ракурсе, когда оно открывается для обозрения целиком со стороны Невы, то есть извне, а потому обязано иметь правильный вид. Заметно также, что архитектор не расценивает ограду в качестве сооружения, организующего границу сада изнутри. Ограда существует для него отдельно от ландшафтного объекта, на границе которого она возводится и который, казалось бы, должен играть определяющую роль при оформлении замысла, диктовать основной геометрический параметр пограничного сооружения – его длину.

В более раннее время к ограждению Летнего сада подходили с иных позиций. Изображения и документы донесли до нас вид оград, существовавших в 1750-е годы. На гравюре Г. Качалова по рисунку М. Махаева с видом на грот со стороны Фонтанки видны простые деревянные решетки вдоль берега реки. В 1757 году из-за непрочности и необходимости частой замены деревянных решеток было решено поставить вдоль Лебяжьего канала более основательное ограждение из железных сетчатых звеньев на столбах и цоколе из путиловского камня. Новая ограда, хотя и капитальная, в эстетическом отношении была нейтральной: это сооружение имело чисто функциональный характер. Вопрос о придании ограде художественного и сколько-нибудь самостоятельного значения не ставился.

Сущность всякого искусства, в том числе садового, состоит в художественном претворении материала природы. Всякий сад – и регулярный, и пейзажный – предлагает зрителю эстетически осмысленные виды: либо целиком искусственные, либо порожденные совместным творчеством человека и Натуры. Однако случайность и действие времени нередко оказываются не менее значимыми факторами при формировании и развитии садовых пейзажей. В частности, такую стихийную трансформацию без утраты эстетических качеств претерпели многие регулярные сады в эпоху смену предпочтений в садовом искусстве.

С увлечением пейзажным стилем геометрически правильные сады классицизма нередко переставали получать тот уход, при котором только и возможно сохранение стилистической определенности регулярного сада. Но при этом они приобретали новые художественные качества, их ландшафты обретали новый характер.

Летний сад замечателен тем, что выиграл в этом смысле более других садов Петербурга и окрестностей, поскольку источником для обогащения новыми эффектными видами стал постоянно меняющийся город. С появлением Невской ограды с воротами в створе западной дорожки, важную и для сада, и для города роль стал играть вид вдоль этой аллеи. Сначала этот вид «держали» на переднем плане ворота, а на дальнем – фасад Летнего дворца Елизаветы Петровны. К 1801 году на его месте был возведен Михайловский замок. Перспективу аллеи стал завершать теперь еще более импозантный фасад. Картина от этого, безусловно, выиграла, так как размер фасада и масштаб его членений стали крупнее. Замыкающая перспективу постройка читается яснее. Отчетливее видится ее специфически архитектурная пластика, эффектно контрастирующая с зеленым обрамлением коридора аллеи.

Наконец, в 1839 году на оси аллеи у Карпиева пруда была поставлена Эльфдаленская ваза, ставшая тем штрихом, который придал удивительную завершенность и неповторимость этому виду. Несомненно, данная перспектива в Летнем саду – одна из самых эффектных и узнаваемых. Удивительно, что столь невеликий по сравнению с деревьями и столь удаленный объект, как ваза, от самой Невской ограды воспринимается отчетливо и является фокусной точкой всей картины. Возможно, до появления вазы именно отсутствие фокусирующего взгляд объекта лишало картину полной завершенности.

Эта перспектива важна не только для садового ландшафта, но и для города, поскольку в ней содержится эффектный сквозной вид от Невы через сад, включающий ворота Невской ограды.

Другой значительный и для сада, и для города вид открывается вдоль аллеи Росси на Кофейный домик. Он является намеренно спланированным и существует с 1700-х гг. Однако едва ли в XVIII веке он признавался важным за пределами сада. Царицын луг – Марсово поле на протяжении XVIII – XIX вв. то благоустраивалось, то разорялось, но до первой половины XX столетия так и не получило определенности как ландшафтный объект. Теперь же перспектива аллеи Росси с павильоном в конце, открывающаяся с Марсова поля, является одним из эффектных городских видов.

Застройка периметра Марсова поля, в свою очередь, также становилась фактором, формирующим живописные виды, – в этом случае из сада. Так, центральный портик Павловских казарм стал удачным завершением вида вдоль дорожек, ведущих к пристани на Лебяжьей канавке. Очевидно, что положение портика не увязывалось с планировкой сада, и ось здания казарм не выходит строго ни на одну из аллей. Тем не менее, образовалась отчетливая визуальная связь, причем настолько художественно полноценная, что у такого чуткого мастера, каким была А. П. Остроумова-Лебедева, возникла потребность запечатлеть ее в одном из своих произведений.

Иногда застройка даже весьма удаленных участков может создать ситуацию, в которой образуются новые видовые перспективы. Можно вспомнить о том, что в течение всего XIX века на Петровской набережной стояло монументальное здание классических форм – Троицкие провиантские магазины, построенные архитектором Ф. Демерцовым. Здание было украшением не только невских берегов. Его центральный портик, оформленные гигантским ордером, включался в перспективный вид, открывающийся с западных аллей сада.

В начале XX века на Петровской набережной был построен дворец великого князя Николая Николаевича. Он оказался как раз в створе Центральной аллеи, но в то время из сада дворец не просматривался, так как в Невскую ограду по оси аллеи была встроена часовня. В 1931 году часовню разобрали, но полноценного вида вновь не получилось, поскольку средние ворота воссозданы тогда не были, и в разрыве между колоннами было поставлено звено решетки. Возможно, в близком будущем центральные ворота Невской ограды будут все же восстановлены, но эффектный вид, увы, безнадежно испорчен многоэтажным невыразительного вида зданием, возведенным на Петровской набережной в 1960-е годы.

Специфическим для городского сада является формирование перспективных видов вдоль внешних его границ. Вне городской черты, где облагороженная природа сада встречается с «диким» ландшафтом или с эстетически не осмысленной застройкой, пейзажи вдоль его границы, как правило, не представляют ценности. В Петербурге на границе сада встречаются два разных мира, каждый из которых обладает значительным художественным потенциалом: по одну сторону зеленый массив сада, по другую – архитектурно организованная линия городской застройки либо пространство площадей. В Летнем саду эти два мира исключительно удачно оказались разделены водными пространствами Фонтанки, Мойки, Лебяжьей канавки. Реки оказываются здесь той буферной зоной, которая создает паузу восприятия при переходе от сада к городу и наоборот. В то же время, водный коридор задает направление взгляда, открывает перспективу, в формировании которой участвует и сад, и город.

Интересно отметить, что эстетические достоинства пограничных пейзажей Летнего сада формируются теми же средствами, что и внутри садовых ландшафтов, то есть плановым построением. Действительно, в значительной степени полноту и богатство впечатлений, композиционную завершенность придает перспективному виду его пространственная структура, при которой разворачивание вида вглубь обеспечивается и поддерживается последовательной расстановкой архитектурных акцентов, фиксирующих «планы». Говоря, например, о виде вдоль Фонтанки от Прачечного моста, слово «план» приходится брать в кавычки, поскольку, строго говоря, нельзя назвать планом сечение, проходящее через Кофейный домик. Роль этого павильона (как и флажной башни Михайловского замка) в создании композиции скорее соотносима с «ай кетчер» Хэмфри Рэптона. Особую остроту придает этому виду разная ритмика плановых акцентов по правую и левую стороны зрительной оси композиции.

Следует отметить, что виды вдоль Фонтанки в направлении замка полноценны вне зависимости от точки стояния. Хороши виды и с Прачечного моста, и от Кофейного домика, и с набережных. Однако особую полноту и силу воздействия обретает эта картина, когда в нее включается изящно очерченный Прачечный мост. Эта перспектива хороша, несмотря на удаленность точки, с которой она открывается (если не принимать во внимание вид непосредственно с Невы, с лодки). Напротив, «встроенная» в широкую панораму набережной, она смотрится необычайно живописно и романтично – волнующим чувства прорывом в загадочные, неизведанные глубины города.

Удивительно, но замечательные пейзажи берегов Фонтанки и Лебяжьей канавки у Летнего сада никто намеренно не создавал. Те архитектурные акценты, на которых они «держатся», возникали в силу различной для каждого цепи обстоятельств, среди которых ландшафтообразующие не имели решающего значения. В Петербурге такая ненамеренная закономерность проявляется на каждом шагу, и назвать ее случайной нельзя. По-видимому, сложение полноценных живописных ландшафтов из спонтанно возникающих элементов внутренне присуще здоровому в художественном отношении городу, то есть городу, в котором власти и общество обладают вкусом и волей к тому, чтобы жизнь наполнялась искусством.

Видно, что перспективы Летнего сада с самого начала не существовали обособленно от города, его пространств и архитектуры. Здесь едва ли можно говорить о специфически садовых «внутренних» видах. Перспективы сада всегда включают городские объекты. Посредством этого границы сада зрительно выводятся за пределы его территории. Глядя из сада, представляется, что он распространяется в городскую среду. С другой стороны, город приобщает сад к своим пространствам, своей архитектуре. Этому служат сквозные виды из города через сад на город, а также панорамные виды, на которых зеленый массив предстает совместно с городским архитектурным окружением.

Наконец, пограничные виды вдоль водных проток, щадя обособленность сада, оставляют целостное впечатление и не дают повода усомниться в их принадлежности к единой неразрывной плоти городского организма.

Плантомания. Российский вариант. / Материалы XII царскосельской научной конференции. СПб., 2006. С. 452 – 463.
© А.Е. Ухналев, 2006 г.