Борис Соколов. ХХ век на Крымском валу: конец истории?

© 

ГТГ на Крымском валу. Пластов и телевизор

Подлинное место современного искусства в общественном сознании определяется не по актуальным проектам и шумным выставкам, а по возможности увидеть его за скромную музейную плату, с десяти до семи, пять дней в неделю. Вы никогда не замечали, что Русский музей, порождая один за другим высоко товарные проекты последних лет, не нашел места для постоянной экспозиции ХХ века? Что шанс увидеть "Оборону Севастополя" Дейнеки в последние годы был один — купить билет в Музей Гуггенхайма на выставку "Россия!" плюс билет до города Нью-Йорка? Национальное умолчание по поводу искусства ХХ века как в зеркале отражает незаконченные и непроясненные отношения с самим ХХ веком...

Еще одна "национальная особенность" современного музейного дела — коллективные и административные переделки и улучшения проектов, которые начинались просто и без особых затей. Как ясна и кристальна была первая экспозиция икон в только что открытом Инженерном корпусе Третьяковской галереи. И через какие пробы и мучения, включая эксперимент с замурованными окнами, она прошла потом! Как замечательна выстроена, спета была экспозиция начала ХХ века, завершавшаяся "Композицией 7" Кандинского! Но ею захотели распоряжаться другие люди, и в результате Петров-Водкин встал в начало Крымской художественной эпопеи, а "Композиция" канула в водовороты всемирных коммерческих выставок. Не за то отец сына драл, что играл...

1 июня 2007 года торжественно открылся новый вариант экспозиции ХХ века - на моей памяти третий. Первый был неполным, но начинался красиво – голова от Свободы с Памятника Конституции на стене, "Красный конь" в первом зале. А дальше начинались лабиринты планировки — длинная галерея со сменными подборами графики, глухие тупики вроде зала с "Вузовками" Истомина, глыбы анекдотических скульптур, где благородные звери Ефимова выглядели не лучше, чем ярмарочные лубки Фрих-Хара. Ясными и логичными были четыре крупных зала (мне как лектору система была особенно заметна). Напомню, ибо это уже история...

Один, в начале советского периода, был полностью посвящен АХРР и увешан хрестоматийными с 1960-х годов картинами — "Новая планета" Юона, "Первая Конная" Грекова, "Беспризорники" Богородского, "Заседание сельячейки" Чепцова, "Делегатка" Ряжского. Отдельная комната очень выразительно показывала салонное прошлое и революционное настоящее Исаака Бродского, а "Ленин в Кремле" правильно ложился на торцовую стену. Второй, огромный зал — ОСТ и честное, но советское искусство двадцатых. Здесь был намек и на историю — начиналось со Штеренберга, давались экспрессионистические вещи Пименова и Дейнеки, и на разнообразие манер — Вильямс, Лабас, Тышлер. В длинном зале, наполненном "махинами" 1930-1950-х годов, нашли свое место "Плотогоны" и "Колхозный праздник" Сергея Герасимова, несколько анахронистичные здесь картины Пластова, включая всеми любимую "Весну", а также мощные по живописи и композиции "На старом уральском заводе" и "Допрос коммунистов" Иогансона. И наконец, следующий, угловой зал был отдан салонному, сталинскому искусству. Гвоздем программы были и остаются "два вождя после дождя" — "Сталин и Ворошилов в Кремле" пресловутого Александра Герасимова, вкупе с его же портретом балерины Лепешинской и набором групповых портретов от Ефанова до Налбандяна.
Ничего из этого мы больше увидим. То есть мы, конечно, встречаем многие из упомянутых картин, но теперь нам рассказывают другую историю и другим языком.

Как и в предыдущем варианте, история эта начинается с мастеров "Бубнового валета". Буквально видишь, как авторы красивой, но давно прошедшей выставки этого объединения лелеют оставшиеся от нее синие стенды, стараются организовать вокруг них целый сростки залов. Из первого, в котором симпатичны перекликающиеся павлины работы Ларионова и Гончаровой, мы переходим во второй, где уже приготовлена гремучая смесь — милые картины Гончаровой напротив жестких и непоколебимых форм "Жизни за Царя" Татлина. Это программа — в центре знаменитая "Натурщица" Татлина, а на обороте... Ни за что не догадаетесь — "Рыбак среди скал" Пиросмани. Дорогие экспозиционеры! Вы уже убили, расплющили этой натурщицей "Негритянку" Гончаровой на выставке, посвященной сезаннизму в России! Неужели это безнадежное соревнование декора и конструкции обречено стать визитной карточкой Третьяковской версии русского авангарда?

Яковлев, Коненков и грустный Мальчик Матвеева

Остановимся на минуту. Мне, как историку, это начало правильным не кажется. Раз уж Петрова-Водкина административным решением отсекли от его товарищей по "Голубой Розе", его обязаны были поставить на ему (и только ему!) принадлежащее историческое место. Именно он в первом варианте Крымской экспозиции примирял зрителя с резким разрывом в показе русского искусства. Именно он стал единственным мастером, в 1900-е годы показавшим плодотворность слияния принципов символизма и авангарда. Именно без него нельзя понять исторические корни Лентулова и Кандинского. Но нынче он появляется где-то после фотографий Родченко, причем в соседстве с Александром Яковлевым и, что еще более дико, Борисом Григорьевым. И — без "Купания красного коня"!.. Этот грубый произвол, случившийся в первой фразе рассказа, к сожалению, отражает проблемы всей рассказанной нам истории.
В прежней экспозиции была беленькая такая стеночка и небольшая записочка — мол, в связи с производством работ Кандинский и Шагал временно не выставлены. За годы бытования этого объявления я натыкался на третьяковские шедевры Василия Васильевича, кажется в каждом богатом зарубежном музее. Особенно запомнилась "Композиция 7", вставленная в световую раму, возле которой на полу сидела детская группа и прислушивалась к звучанию красок. Это было в выставочном зале Мадзотта, в Милане... Теперь экспозиция Кандинского есть — четыре вещи, из которых наиболее замечательны "Импровизация 7" и гениальное "Смутное" 1917 года; рядом, на месте, которое я отвел бы отсутствующей "Композиции 7", торжественно выгорожена картина Алексея Явленского... Что поделать, если есть фонд Явленского, а Кандинский всем нужен!

Лихо, наискосок, в том же зале размещены драгоценные третьяковские вещи Филонова. И видно, как не сопрягаются, отталкивают друг друга два равно великих мира. Мне кажется, что здесь опыт с косой развеской и выходом в открытое пространство ослабил впечатление. Для обоих титанов нужны комнаты, лаборатории зрения! И совсем нелепо выглядит на фоне Филонова витрина с корягами ("корневыми скульптурами") Матюшина.

ГТГ на Крымском валу. Малевич и Татлин

Зал, вход в который преграждает "Белый супрематический квадрат", бел и чист. Стенд за стендом, и не сразу понимаешь, что рядом притаились контррельефы Поповой и Татлина. Работы учеников, среди который почему-то нет величайшего из них, Суетина, и два скромных столбика архитектон (нужны и горизонтальные) не снимают неразрешенного эстетического конфликта. Малевич дематериализует вещь до идеи, Татлин сгущает плоть до ее жил и стального каркаса. В чем пафос безгласного соединения этих яростно споривших мастеров? В том, что и там рельеф, и здесь — рельеф?

ГТГ на Крымском валу. Контррельеф Татлина: фотография и реконструкция	ГТГ на Крымском валу. Реконструкция выставки ОБМОХУ

Прекрасно представлены, в том числе в реконструкциях оптические картины и движущиеся конструкции. Василий Колейчук дал замечательную реконструкцию выставки ОБМОХУ, экспликация показывает ее подлинный вид, словом — чувствуется, что этот новый раздел создан с огоньком и азартом. Здесь же можно видеть реконструкции ползущих со стены на стену, хищных контррельефов Татлина и понять импульс пространственной экспансии бывшего станкового и будущего конструктивного искусства.

Еще одна огромная радость — новая экспозиция революционного прикладного искусства. В длинной темноватой галерее теперь не просто графика, но фарфор, эскизы памятников, ткани, а графика представляет агитационное искусство в большой полноте вариантов, от Кустодиева до Лисицкого. Я бы только расщедрился и дал все листы "Победы над Солнцем", а не три из них. Сломан непонятный запрет на гравюру, и галерея насыщена работами Фаворского, Купреянова, Кравченко, без которых искусство двадцатых представить себе немыслимо. С большой любовью сделаны стенды, посвященные техникам гравюры, с инструментами и примерами выдающихся мастеров. И еще одно табу ушло в прошлое — есть небольшой коридорчик с отлично подобранными фотографиями Родченко. Надеюсь, в дальнейшем он переберется в более широкое пространство, и мы посетители смогут постоянно видеть коллажи к "Про это", и фотофигуры "Самозверей".
Но мы отвлеклись от живописи. Полузал Петрова-Водкина продолжается комнатой "бывших" голуборозовцев, причем из великолепных работ Николая Ульянова представлен только пейзаж "У воды", а поэтичный "Пушбол" Кузнецова уведен в другой зал. И вот мы у поворота к залу АХРР... Опа! Никакой "революционной России" — теперь это зал раннего, экспрессионистического ОСТа, посередине громоздятся многострадальные "Футболисты" Чайкова (поневоле вздохнешь о временах, когда они стояли у фасада на Лаврушинском), и – выход в большой зал, ранее принадлежавший Дейнеке и сотоварищам. Он обогатился, став залом фигуративного авангарда 1920-х годов — здесь же "Инвалиды войны" Богородского, члена АХРР и здесь же, наискосок, помещен "Пушбол" Кузнецова. Среди острых, напоминающих о немецком влиянии вещей Пименова и Вильямса меня поразило появление "Девушки с рейсшиной" Николая Загрекова. Стиль художника, ставшего знаменитым в Германии, действительно близок поискам "станковистов", и такое возвращение мне лично гораздо отраднее, чем зрелище сюрреалистического холста Челищева, который по-прежнему висит — теперь вместе с Шаршуном — в зальчике, посвященном искусству эмиграции. В конце зала картины Лучишкина, Истомина и (наконец-то!) милого ленинградца Юрия Васнецова, который всю жизнь, параллельно со сказочными картинками, пахтал густые масляные пласты своих непростых картин.

ГТГ на Крымском валу. Дейнека, Сарра Лебедева. Слева на стенде - картина Николая Загрекова Девушка с рейсшиной

Очень привлекателен зал скульптуры (преимущественно Сарры Лебедевой) и монументальных фрагментов — мозаика Чернышева и фреска Фаворского. Я вспомнил о декоративных работах и чаяниях ректора ВХУТЕМАС и мне стало остро не хватать зала Фаворского. Уверен, что этот тихий ренессансный мудрец должен получить право на полноценное общение с нами.

ГТГ на Крымском валу. Экспликация

В следующем большом зале начинает сильно пестрить в глазах. Свернувшийся как кот "Сталин" работы "однофамильца" Рублева, напротив "Мейерхольд" Кончаловского, справа — картины Мавриной и золоченые пальмы Фрих-Хара... Экспликация сообщает тему — ""Свободное" искусство" в тоталитарном государстве". Здесь и Фальк, и Рыбченков, и Древин. Пострадавшие от Сталина? Все ли? И что это за принцип — градуировка искусства по степени свободности? В следующем зале — где были "Плотогоны" и "Допрос коммунистов" градус кипения повышается, его тема ""Официальное искусство" в тоталитарном государстве". Интересно, что в обоих случаях названия — "свободное", "официальное" — даны в стыдливых кавычках. Корин — вот кто официальный художник. Это явно обличают портреты Горького и Кукрыниксов.

ГТГ на Крымском валу. Фрих-Хар, Маврина, Кончаловский

Такими же сомнительными фигурами предстают портретисты Малютин и Нестеров — ведь в углу, в своем незабываемом белом кресле, пишет "Ленин в Кремле" Бродского. Еще острее впечатления посетителя, любующегося "Булыжником..." — который "оружие пролетариата", на фоне "Опять двойки" Решетникова и "Письма с фронта" Лактионова. Моя мама с войны запомнила эту чудесную, правдивую, нужную всей стране картину! Что же, теперь ее сдают в зоосад вместе с "клопами" презренного режима?! Еще раз — главная, катастрофическая неправда экспозиции в отмене исторического и тематического принципов. Если они не важны для вас, уважаемые коллеги, то они были важны для тех, кто создавал и воспринимал препарируемое вами искусство. Где военный зал? Где, пусть не гениальный, но входящий в плоть и кровь советской культуры "Отдых после боя"? Где "Александр Невский", с которого в войну писали копии-плакаты? И где неофициальные, но самые важные вещи Корина? Кажется, нынче сам Бог велел устроить развернутую экспозицию "Руси уходящей".

ГТГ на Крымском валу. Лактионов - Письмо с фронта (1947) и Шадр - Булыжник - оружие пролетариата (1927)

И вот он, угловой, двадцать шестой зал. На месте "два вождя", рядом "Незабываемая встреча" Ефанова. А между ими — "Рабочий и колхозница" Мухиной... А напротив — замечательный "Хлеб" замечательной Яблонской, высмеиваемый зрелищем "Кубанских казаков", лезущих на нас из панорамного телевизора. В новой экспозиции поражает прямолинейная эксплуатация художников, использование их картин для доказательства своих идей, а не для показа ИХ жизни и поиска. Прежде рядом с "Хлебом" помещалось лиричное "Утро" 1954 года с делающей зарядку девочкой, картина, за десять лет предвосхищающая поиски шестидесятников. Теперь рядом "Первая Конная" Александра Герасимова.

ГТГ на Крымском валу. Мухина - Рабочий и колхозница; Ефанов - Незабываемая встреча; за коном Церетели - Памятник 300-летию Росси	ГТГ на Крымском валу. Грабарь, Иогансон, Шадр

ГТГ на Крымском валу. Т. Яблонская. Хлеб. На экране - кинофильм Кубанские казаки

Удачен новообразованный "деревенский" зал, открывающийся "Весной" Пластова. Вот только качество и манеры художников, разделенных десятилетиями, спорят с цельностью этой темы. У меня был еще один любимый поворот, за которым таились поистине впечатляющие "Похороны" Белютина. Именно это — реальное начало андерграунда, со всеми его проблемами и вопросами к качеству живописи. Теперь все сглажено и здесь. Некоторые художники, возможно, сумевшие постоять за себя, представлены изобильно. Некоторые — в частности, последний великий скульптор Росси Вадим Сидур – одной-двумя малыми вещами. Отрадно присутствие четырех картин Оскара Рабина: на фоне современников его живописные качества выглядят еще ярче.

ГТГ на Крымском валу. Попков - Строители Братской ГЭС, Коржев - Гомер

Начиная с шестидесятых направления и манеры смешиваются едва ли специально. Теперь можно видеть Булатова на фоне Виктора Иванова и Коржева рядом с Никоновым. Экспозиционеры спешат ввести ныне действующих художников и направления в устоявшийся контекст шестидесятничества и "сурового стиля". Рядом с Рабиным — попа-арт Гороховского ("Трио Ганелина), напротив Жилинского висят картины Назаренко, а в по всем стенам обширного зала перед лестницей — том самом, где скандально обсуждался предыдущий вариант развески — панорамный стеб Виноградова и Дубоссарского под названием "Времена года русской живописи". Этот шедевр русского искусства, исполненный в 2007 году, соединяет многочисленные фигуры из картин Лаврушинской и Крымской экспозиций. В их числе мальчик на красном коне рядом с "философами" Нестерова и "Девушкой с красным древком" Малевича. Что же, для школьных экскурсий такой пазл очень кстати — видите, дети, так выглядит знаменитая картина Петрова-Водкина, временно отсутствующая в экспозиции.

ГТГ на Крымском валу. Виноградов и Дубоссарский - Времена года русской живописи (2007)

С открытия Лаврушинских зданий больным местом экспозиций была скульптура. Залы начала ХХ века с каким-то болезненным упорством уснащены всеми видами и жанрами скульптур Коненкова. Большинство посетителей уже и не замечают, что перед "Девочкой с персиками" разметала свои неизящные ноги деревянная девочка-подросток, что извивы мраморных лядвий комментируют живопись "Мира искусства" и что даже рядом с Борисовым-Мусатовым размещены вещи не Матвеева, а все того же плодовитого Сергея Тимофеевича. В новой экспозиции "скульптурная проблема" решена отчасти. С одной стороны, наваждение продолжается — в первом, ларионово-гончаровском зале две статуи — кого бы Вы думали?.. С другой, в нужных местах много ценных статуй и эскизов. Но далеко не все на месте. Я уже упоминал "Футболистов", загромождающих не такой уже большой зал и не гармонирующих с "Обороной Петрограда". Матвеевский "Мальчик" (повторение того, что на его могиле) стоит между лощеных картин Шухаева и Яковлева. Плохо смотрится массивная "Девочка с бабочкой" Лебедевой на фоне работ Общества станковистов. Булыжник в руках яростного рабочего — сам по себе шедевр — поистине дик в зале тихих повествовательных картин 1930 – 1940-х годов. А экстатическая женская фигурка Шадра возле "Допроса коммунистов" Иогансона, видимо, должна доказать неискренность этой мощной и незабываемой картины.

Подведем итоги. Экспозиция стала разнообразнее, в не включен новых разделов и имен. Нижняя, "актуальная" часть изменилась мало, и подробно на ней останавливаться я не буду. Замечу только, что самые страшные табу — на Глазунова и Шилова — не сняты, а Петр I Церетели светит только в окно "тоталитарного" зала. Но вот верхняя, главная в историческом и художественном отношении, стала иной. Помимо находок и достижений здесь следует появились две новые тенденции, которые в национальном центре истории российского искусства не могут быть терпимы. Первая — декоративизм, любование тем, как сочетаются картина с картиной и стенд со стендом. Столкновения Татлина с Гончаровой и Малевичем, Чайкова с Дейнекой, Мухиной с Ефановым неправильны и в историческом, и в эстетическом плане. Вторая тенденция — замена критериев историзма и художественного качества параметрами политического и теоретического свойства. Залы, тематически связанные с понятием "тоталитарного государства", мало чем отличаются от вульгарно-социологических экспозиций, — к сожалению, типичных не только для Ленинграда, но и для Берлина 1930-х годов. Желание упростить художника, выпятить тему и спрятать качество видны и в принижении картины Яблонской, и в возвеличении панно Виноградова и Дубоссарского. Примечательно, что в обоих случаях на помощь призывают телевизор — видимо, наиболее безотказный ресурс для воздействия на современного человека. В начале разделов тоже стоят мониторы, и они тоже работают против восприятия искусства. Что зрелище престарелого Брежнева прибавляет к полотнам Жилинского или Попкова?

Искусство эпохи империализма - выставка Русского музея. Ларионов, Кандинский, Малевич. 1932 год...

Прежние варианты экспозиции были полны недостатков, но они показывали художников и картины в аутентичном порядке и в спокойной, пусть скучноватой манере. Они позволяли любить и "Письмо с фронта" и "Портрет Павлова" Нестерова, и — при желании — "Сталина и Ворошилова в Кремле". Нынешняя экспозиция сделана холодной рукой, во многих своих залах агрессивно доказывает что-то и не дает простора для спокойного общения с искусством. Если сравнивать с устоявшимися музейными образцами, хотелось бы видеть тип, сродный Музею Орсе — а не Центру Помпиду. Я призываю всех, кто отвечает за перспективе Третьяковской галереи, запланировать на Крымском валу возврат к чувству истории и интересам искусства. Ведь у нас нет другого музея искусства нашего века.

Новый Мир искусства 4/2007. С. 6-9
© Б. Соколов, 2007 г.