Борис Соколов. Музыкальная светопись Борисова-Мусатова

 

Портрет Юлии Домбровской. Фотография В. Борисова-Мусатова

О фотографиях Виктора Эльпидифоровича сначала были лишь упоминания и слухи. Что-то говорилось в книге Аллы Александровны Русаковой, что-то появлялось в Саратове... Открытие этих удивительных снимков, сделанное биографом художника Константином Владимировичем Шиловым еще в 1979 году, искусствоведами было едва замечено. Для того, чтобы оценить светопись Мусатова, потребовался долгий опыт общения с искусством модерна, знакомство не только с его формами, но и лабораторией этих форм.

 

Пророк и мечтатель. Заставка электронного каталога ГТГ. 2005.

В доме Франца фон Штука, короля мюнхенского модерна, меня больше всего поразили не интерьеры и панно, а фотографии, с которых начинались самые известные его картины. Натура была всегда под рукой — Штук и его супруга снимали друг друга попеременно, а в роли гримасничающего фавна для картины "Шум" дюжий маэстро позировал совершенно реалистично, — попросту говоря, голым. Тут же вспоминается и Альфонс Муха, завоевавший Париж своими фото-живописными плакатами, слегка стилизованными снимками жены и натурщиц. Неужели все так просто — Кодак и немного стиля?..

 

Елена Борисова-Мусатова. Фотография В. Борисова-Мусатова

Надежда Станюкович. Фотография В. Борисова-Мусатова	В. Борисов-Мусатов. Портет Надежды Станюкович

С момента появления дагерротипии ее диалог с живописью был неизбежен. Радикальные формы этого спора просты и понятны —фотография вытесняет портрет с комодов и стен буржуазных квартир, а живописцы потихоньку ставят на свои мольберты снимки красивых пейзажей. Но одновременно возникают и другие связи. Фотография стремится стать светописью, ухищряется в приемах размытия и живописной стилизации, "пикториальности" формы. Художники же открывают, что световой документ может стать не только заменой, но и отправной точкой для творчества. Ван Гог копировал и варьировал картины Милле. Гоген делал то же со своими таитянскими фотографиями.

Елена Борисова-Мусатова. Фотография В. Борисова-Мусатова. Фотография В. Борисова-Мусатова	В. Борисов-Мусатов. Портрет сестры

Художники рубежа веков пользуются и готовыми, и собственными снимками. Если в доме появлялся портативный Кодак, его пластинки неизбежно отражали видение владельца. Протокольного документа почти никогда не получалось. Муха гениально снимал Гогена, Кандинский — свою подругу Мюнтер на фоне тунисских крыш, а Мюнтер сохранила для нас живого Кандинского во множестве его шутливых и серьезных ролей — с лопатой и в баварских штанах, с портфелем и шляпой, с забавным котом Васькой и с апокалиптической картиной "Маленькие радости".

 

Портрет Юлии Домбровской. Фотография В. Борисова-Мусатова	В. Борисов-Мусатов. Портрет дамы. 1902

Выставка и электронный каталог "Пророк и мечтатель" напоминают о месте, которое фотография занимала в творчестве Врубеля и Мусатова. Один из них открывает, другой исчерпывает художественные ресурсы символистского искусства. Не удивительно, что и отношение к фотографии у них было разным.
Врубель высоко ценил салонное искусство, задиристо, но не без доли убеждения называл Семирадского лучшим русским художником. Его "флюгероватость", увлечения то чистяковским гранением формы, то живописными мерцаниями Фортуни, то васнецовскими иконописными ликами, то супругой почтенного археолога, то итальянской циркачкой, то оперой, то ипподромом есть, в сущности, частицы одного великого плана — найти необычное и сгустить его выразительность до абсолюта. В Италии он покупал фотографии достопримечательностей, чтобы и их сделать материалом, натурой, подлежащей решительной переработке. Фотоснимок становится для Врубеля не только "швейцарской коровой", которую можно доить на холст, но и живым укором для мудрствующих художников. "Никакая рука, никакой глаз, никакое терпение не сможет столько объективировать, как фотографическая камера, — разбирайся во всем этом живом и правдивом материале с твоей душевной призмой: об его непризрачные рельефы она только протрется, — потускнела, слишком ревниво сберегаемая".

Пафос технического прогресса, как и все другие увлечения, принял у Врубеля черты абсолюта. Написав летом 1890 года на украинском хуторе мистическую "Сирень", он решает на будущий сезон закрепить и расширить успех. Художник заказывает огромный холст панорамного формата и покупает фотографический аппарат, — "но так как совершенно не умею с ним обращаться, то Замирайло научит меня и сделает к тому же необходимые снимки с сирени, которая уже в цвету". Итог известен всем, кто бывал в Третьяковской галерее: холст с недописанными сиренями, манерным женским лицом и неразборчивыми гениями природы висит напротив "Принцессы Грезы": ни сон, ни явь. 

Михаил Врубель. Демон. Раскрашенная фотография картины

Осуждая художников за невнимание к документальной натуре, за увлечение собственным стилем, своей "призмой", Врубель тут же оговаривается: "Призма — в орнаментистике и архитектуре — это музыка наша". Самым плодотворным для его искусства оказался фотографический камертон, отталкивание от натуры для прыжка в иное бытие. "Я научу тебя видеть в реальном фантастическое, как фотография, как Достоевский", — говорил художник юному Судейкину. Снимок Кавказских гор, использованный в качестве фона для "Демона", заставляет верить в жизнь обеих реальностей, и горней, и дольней. Работа над "Демоном поверженным" привела еще к одной встрече с фотографией. На снимке первоначального состояния картины Врубель набросал ее цветовые формы. Это авторское свидетельство о хрупком и беззащитном демоне-мальчике, позже утонувшем в глубинах красочных наслоений и демонических судорог образа.

Е. Борисова-Мусатова, позирующая для картины Одиночество. Фотография В. Борисова-Мусатова	В. Борисов-Мусатов. Одиночество

Борисов-Мусатов, сосредоточенный на структуре и музыке форм, пришел к фотографии ради художественных ее эффектов. Купив Кодак, который сохранился до наших дней и находится в собрании саратовского дома-музея, художник берет уроки фотографии, в парижский период ведет фотодневник, а вернувшись в родной город, начинает снимать портретные этюды. Внешний повод был прозаичным — отсутствие подходящей натуры, нежелание местных девушек позировать долгими часами и днями. Интересно, что большинство фотопортретов Мусатова сделано с польских красавиц — в Саратове было немало семей, высланных с родины после политических событий середины века. Первой и главной моделью стала сестра Елена, округлое, немного сонное лицо и узкие глаза которой прекрасно гармонировали с тихой реальностью мусатовских полотен.

 

Е. Борисова-Мусатова на диване. Фотография В. Борисова-Мусатова

Фотографичность очень чувствуется в "Автопортрете с сестрой", а ряд картин создан на основе постановочных снимков. Но очень скоро фотоэтюд Мусатова перерастает свои рамки и становится самостоятельным видом творчества. Среди более семидесяти пластинок и отпечатков, известных на настоящий момент, много портретов и сцен, не использованных в живописи, но воплотивших видение, "душевную призму" художника. Художник одевает "мусатовских женщин" в платья с кринолинами, оборки которых подчеркивают округлость рук и нежные тона матовой кожи.

Натурщицы в старинных костюмах. Фотография В. Борисова-Мусатова	В. Борисов-Мусатов. Летний день

Уголок крохотной террасы, увитой зеленью, становится малым садовым миром, который на картинах разрастается до мира большого. "Изумрудное ожерелье" создано во впечатлениям отдыха в имении Черемшаны, но в картину вошли и саратовские фотоэтюды, напоенные поэзией летних веющих теней. Удивительный художественный документ представляет фотография сестры и жены, позирующих художнику на берегу круглого пруда в усадьбе Зубриловка. Но ведь это "Водоем"... Неужели опять копия, "швейцарская корова"?

 

Е. Борисова-Мусатова и Е. Александрова у водоема. Фотография В. Борисова-Мусатова	В. Борисов-Мусатов. Водоем. Эскиз

Сравнение картины и снимка показывает, что это два разных произведения на один и тот же пластический мотив. Фотография сосредоточена на женских фигурах, световой рефлекс сверкающего в воде солнца чудесно подчеркивает профиль смеющейся сестры, сложная прическа Елены Александровой чуть пересечена дальним краем бассейна. В картине пейзаж распространился вширь, край пруда отодвинулся; фигуры даны в зеркальном положении и вступают в тихий диалог; жест одной из фигур подарен другой, а руки стоящей женщины скрыты накидкой. Иным становится и освещение: нежный полусвет окутывает задумчивые лица, а отраженное в воде небо укрыто мягкими влажными облаками.

 

Группа женщин на фоне усадебного дома во Введенском. Фотография В. Борисова-Мусатова	В. Борисов-Мусатов. Прогулка на закате

Двойное опосредование натуры усложняет живописные образы Мусатова. Здесь не спор двух реальностей, как у Врубеля, а взаимные переходы трех миров — живой натуры, ее фотографического и живописного образов. Многие картины и акварели, композиция которых кажется сочиненной, скомпонованы при помощи объектива. Фотографируя четырех женщин на склоне холма в подмосковном Введенском, художник продолжает исследование мотива в картине "Прогулка при закате": дом стал похож на зубриловский, склон превратился в ровный луг, левая фигура еще сильнее отделилась от остальных и задумчиво обернулась в их сторону.

 

Праздник зеленого маскарада. Фотография В. Борисова-Мусатова	Праздник зеленого маскарада. Фотография, раскрашенная В. Борисовым-Мусатовым

Иногда художник создает целые "живые картины": в Черемшанах он сажает трех женщин и одного переодетого юношу (натуры, как всегда, не хватало) под деревом и создает характерную группу в духе рококо. Фотография, раскрашенная художником, — не документ (как это было с врубелевским "Демоном"), а росток нового, неосуществленного живописного замысла.

 

Садовая скульптура в Зубриловке. Фотография В. Борисова-Мусатова	Е. Борисова-Мусатова, Е. Александрова и Н. Станюкович на террасе в Черемшанах. Фотография В. Борисова-Мусатова

В. Борисов-Мусатов. Реквием

С духом модерна Мусатова роднит и мозаичность его композиций. "Гобелен" и "Реквием" — своего рода групповые фотографии, но фотографии воображаемые. Во второй из работ облик Надежды Станюкович угадывается сразу в двух фигурах; лицо одной из женщин озарено недоброй улыбкой; слева видна парковая скульптура, простершая вверх свою обломанную руку. Это изваяние, как и статуи на ступенях дворцовой лестницы, реально — оно сфотографировано Мусатовым в Зубриловке.

В. Борисов-Мусатов. Сон божества. Эскиз	Башня в Зубриловке. Фотография В. Борисова-Мусатова	В. Борисов-Мусатов. Сон божества. Эскиз

В. Борисов-Мусатов. Сон божества

Оттуда же происходит башня-руина, придающая минорный оттенок "Сну божества", а вот сам печальный Амур придуман художником. Фон для картины "Дама у гобелена" — старинный ковер из Радищевского музея, специально снятый художником. Но здесь он превратился в огромный парковый пейзаж, с него исчез бурный водопад, разрослись тенистые деревья, а единственная узнаваемая фигура — обернувшаяся птица — вторит движению героини.

 

Портрет Елены Александровой. Фотография В. Борисова-Мусатова	Портрет Елены Александровой. Фотография В. Борисова-Мусатова	Натурщица. Фотография В. Борисова-Мусатова

Фотограф Мусатов достигает совершенства в передаче характера модели: нежные снимки сестры, смешливая гримаска Елены Александровой, лиричный и трагический образ Надежды Станюкович в белом платье на фоне темной листвы, четкие формы фотогеничного лица Юлии Домбровской, вызывающая, смеющаяся красота будущей киноактрисы Марии Ягодской. В этих снимках проявились стиль и авторская воля Мусатова. "Неизвестная", сидящая в уголке дивана (видимо, это Анна Воротынская, запечатленная в "Гармонии" и "Гобелене"), — образ тихий и романтический; Юлия Домбровская на том же самом диване в гостиной Мусатовых — спящая кукла, игра в рококо.

 

Елена Борисова-Мусатова на террасе. Фотография В. Борисова-Мусатова	Портрет Марии Ягодской. Фотография В. Борисова-Мусатова

Впечатление тем более сильное, что портрет поразительно схож с образами Сомова и Судейкина. И разве саратовские девушки в кринолинах и кружевах — не сестры "Дамы в голубом", трагическое лицо и тургеневское платье которой так остро и цельно выразили двоемирие и трагедию эстетизма?

Дача Цветаевых в Песочнои под Тарусой, где умер В. Борисов-Мусатов	В. Борисов-Мусатов. Балкон осенью

Известно, что первые стихи Андрея Белого, с маркизами, фижмами и колясками, написаны по впечатлениям от живописи Мусатова ("парики в моих строчках, подделках под стиль, новизной эпатировали"). Дальнейший путь этой символической и мрачной лирики, созданной "на умирающей заре", разрыв натянутой, чеховской струны напоминает не только о мечтах, но и пророчествах искусства Мусатова.

 

Елена Борисова-Мусатова в старинном платье. Фотография В. Борисова-Мусатова

 

© Б.М. Соколов, 2005 г.
Новый Мир искусства, 2005, № 4. С. 5-7